Доцент Евразийского Гуманитарного Института, кандидат юридических наук Аблайхан Аккулев о проблемах пенитенциарной системы и тюремной реформы.
– Аблайхан Шынтемирович, вы не понаслышке знаете о проблемах пенитенциарной системы, могли бы коротко остановиться на основных из них?
– Прежде всего, следует обратить внимание на два негативных аспекта, о которых говорят уже давно. Во-первых, мы продолжаем обманывать себя, выдавая желаемое за действительность, допуская декларирование в УИК основополагающих положений, крайне слабо согласуемых с реальностью или по разным причинам не реализуемые должным образом.
Во-вторых, продолжаем относиться как к этой деятельности, так и к органу ее исполняющему все еще как к чему-то второстепенному. Например, даже сейчас, когда проходило бурное обсуждение новых УК, УПК, СМИ больше года о них только и говорили, Уголовно-исполнительный Кодекс появился как бы вдруг, тихо, ниоткуда, по остаточному принципу, не было ни одного публичного обсуждения, конференции. Эти два аспекта в сочетании с обвинительным уклоном, исторически доминирующим в правоохранительной и судебной системе, и являются основой существования всех проблем в тюремной сфере.
– Отвечает ли, на ваш взгляд, проект нового УИК современным требованиям, способен ли он ликвидировать явные пробелы и способствовать гуманизации уголовной политики?
– Несомненно, разработчики проекта УИК проделали большую работу, но все основные институты так и остались принципиально не пересмотренными, хотя определенные позитивные новеллы, направленные на соответствие современным требованиям, имеются. Но один из самых сложных вопросов, который сейчас активно обсуждается – сокращение тюремного населения – так и остается неразрешенным, поскольку выходит за пределы УИК.
Более того, представляется, что количество осужденных, содержащихся в местах лишения свободы, будет расти. Вы ведь знаете, за последние три года удалось сократить численность тюремного населения где-то на 15 тысяч человек, и сегодня у нас так называемый индекс тюремного населения составляет 295 осужденных на 100 000 человек и все равно это неоправданно много. Для сравнения – не будем рассматривать Европейские индексы, они принципиально не сопоставимы с нашим – посмотрим на ближайших своих среднеазиатских соседей.
В Киргизии, например, индекс тюремного населения составляет 181 (несмотря на две революции, всплеск преступности). В Таджикистане – 130 (несмотря на то, что долгое время шла гражданская война). В Узбекистане – 152. Все эти страны с гораздо худшими социально-экономическими условиями жизни.
Между тем известно, что длинные сроки лишения свободы приводят не только к огромным, из года в год увеличивающимся финансовым затратам, но, что гораздо хуже, к деградации осужденных, активно подпитывающих криминогенную составляющую свободного общества, и рецидиву преступлений. Так, почти каждый второй осужденный в ИУ содержался в местах лишения свободы. При этом у каждого осужденного есть родственники, близкие, друзья и все они вольно или невольно оказываются в орбите этих отношений. Это как замкнутый круг, чем больше людей общество отправляет в тюрьмы, тем в разы большее число ее членов не просто криминализируется, но еще становятся противниками существующей системы власти.
– Вы думаете, тюремное население у нас будет расти?
– Вы знаете, в 1997 году, когда принимался УК, были существенно увеличены общие сроки лишения свободы, но в тот момент это, возможно, было оправдано – в стране было сложное социально-экономическое положение, росла преступность. Сейчас ситуация кардинально изменилась в лучшую сторону, поэтому в новом проекте УК следовало бы вернуться хотя бы к тем срокам, которые были обозначены в УК Каз.ССР, но этого в проекте нет.
Кроме того, в случае совершения каких-то резонансных преступлений сразу же поднимается вопрос об ужесточении наказания, что зачастую и происходит, хотя давно уже известно, что неотвратимость наказания гораздо эффективнее ее жесткости. Мы же на практике, по сути, подменили неотвратимость наказания его жесткостью. Сегодня делается первый шаг по достижению неотвратимости наказания.
Последние два года существенным образом ужесточена учетно-регистрационная политика. Если в 2010 году были зарегистрированы 131 896 преступлений, то в 2011-м – 206 801, в 2012-м – 287 681. Как видим, рост за какие-то два года составил более чем в два раза, это очень тревожные симптомы и при этом нельзя говорить о такой же динамике раскрываемости преступлений.
Есть надежда, что рост числа преступлений приведет к росту привлечения к ответственности виновных лиц, а это в сочетании с общими большими сроками лишения свободы неизбежно повлечет за собой увеличение тюремного населения. К слову, оно уже начало расти, и с конца прошлого года выросло почти на 2000 человек, а дальше будет только больше, если мы не пересмотрим общие сроки лишения свободы и, что важно, не изменим принципиально меры реагирования на преступления. И в этом смысле УИК всего лишь производное от УК.
– Чем, по-вашему, отличается новый проект УИК от действующего?
– Принципиально, по основным позициям ничем не отличается. Новый проект УИК – очень хорошая возможность подправить те положения, которые не согласуются с реальностью и не реализуются должным образом. Для этого следует критически пересмотреть содержание и механизмы реализации таких основополагающих институтов как цели уголовно-исполнительного законодательства, основные средства исправления, пробация, постпенитенциарная реабилитация и др. Но этого не сделано, несмотря на то, что все эти основные институты изложены в проекте в действующем виде.
Например, мы, все еще продолжая декларировать недостижимую цель «восстановления социальной справедливости», каких-либо действенных механизмов ее реализации в УИК так и не предусмотрели. Или все УИК ориентируем на цель «исправления», прекрасно понимая, что ни о каком исправлении и речи нет, тем более, в местах лишения свободы.
Возьмем другой пример – постпенициарную реабилитацию. Это очень серьезная проблема, люди годами оторваны от жизни, реальности, теряют работу, родственников, жилье, навыки и все эти вопросы переложили на местные органы в нагрузку и, как говорится, «закрыли» тему. Отсюда мы и имеем почти половину контингента ИУ бывших «сидельцев». Между тем, неоднократно говорилось о возможности организации хотя бы начальной реабилитации еще в рамках лишения свободы. Для этого предлагалось всех осужденных на заключительном этапе, скажем последние полгода лишения свободы, в обязательном порядке направлять в колонии-поселения именно по месту прописки, нахождения семьи, родственников. Там у них будет возможность постепенно адаптироваться к условиям свободного общества – искать работу, восстанавливать социальные связи и т.д. Учитывая, что у нас более 80 процентов осужденных выходят на свободу из общего, строго, особого режимов, это позволило бы создать действенный механизм их адаптации в свободном обществе. Это отработанный, очень хороший европейский опыт, там во многих странах последние полгода-год осужденные проводят в так называемых полуоткрытых тюрьмах, адаптируясь к жизни на свободе.
У нас же время от времени серьезно обсуждается вопрос закрытия колоний-поселений как рассадников всякого рода нарушений со стороны осужденных. Извините, но если мы туда в свое время направляли осужденных из закрытых учреждений, которым зачастую еще надо было находиться в колонии-поселении порядка 10 лет и даже больше, чего мы от них ждем? В закрытых колониях тоже есть нарушения, с такой логикой их тоже можно закрыть.
В целом в проекте УИК сохраняется дух советской лагерной системы, оставляются рычаги отстранения общественности от проблем исправительных учреждений, принудительность труда, использование формализованных, пустых деклараций и так далее.
– Мы бились за то, чтобы перевести КУИС обратно в лоно МВД. Ну, перевели. И что из этого вышло, деятельность пенитенциарной системы улучшилась или нет?
– Сложно об этом судить, слишком мало времени прошло, чтобы делать выводы. Но судя по некоторым показателям, возврат КУИС в ведение МВД пока приводит к усилению противостояния между администрацией и осужденными и что особенно плохо – к постепенному ее закрытию от свободного общества, что видно по ситуации внутри исправительных учреждений. Например, количество актов членовредительства в 2011 году по сравнению с 2010-м увеличилось в 2,5 раза, в 2012-м – в 3,5 раза. А количество лиц, в них участвовавших, по сравнению с 2010-м возросло примерно в 1,3 раза, в 2012 г. – в 1,8 раза. Количество злостных нарушений режима увеличилось в 2011-м по сравнению с 2010-м в 4 раза, в 2012-м – в 10 раз. Посещений общественно наблюдательными комиссиями, специально созданными для контроля за ИУ, в 2011 г. по сравнению с 2010-м сократилось на 10 процентов, в 2012-м – более чем на 50 процентов. Посещений ИУ иными различными общественными организациями в 2011 г. по сравнению с 2010-м ориентировочно сократилось на 9 процентов, в 2012-м – на 37. К сожалению, в целом за период независимости нам так и не удалось добиться каких-либо позитивных изменений в психологической атмосфере в местах лишения свободы.
– То есть мы сегодня имеем уголовно-исполнительную систему, ничем не отличающуюся от советской?
– К сожалению, это так. Она по-прежнему является военнизированной системой, находящейся в составе МВД, формируемой по остаточному принципу, с приоритетом оперативно-режимных, а не социальных мер, с принудительным трудом осужденных, скоплением больших масс людей в ограниченном пространстве, несоответствием декларируемых положений реальности, все еще процветающей тюремной субкультурой, даже с той же Гулаговской нумерацией учреждений. Иными словами, по факту что внешне, что внутренне система принципиально все еще находится в советском прошлом. В такой ситуации каких-либо кардинальных улучшений в ресоциализации осужденных в ближайшей перспективе ждать не приходится.
Одна из самых сложных проблем в этой сфере – материально-техническое оснащение, заставляющее содержать осужденных в бараках по отрядному принципу и слабое кадровое обеспечение.
Принцип барачного содержания так и остается камнем преткновения, не позволяющим оказывать позитивное воздействие на осужденных на системном уровне и с соблюдением принципа индивидуализации наказания. Сегодня в ИУ порядка 30 процентов осужденных – это люди, отрицающие административный порядок, они культивируют свое миропонимание, зачастую активно противопоставляют себя администрации. И если днем как-то еще доминирует администрация, то ночью, извините, доминируют правила, установленные этими осужденными. И среднестатистический осужденный находится под постоянным влиянием со стороны этих 30 процентов, будучи вынужден поддерживать установленные ими правила поведения. В такой ситуации говорить об осуществлении серьезной, системной, воспитательной работы не приходится. Поэтому крайне важно строительство новых тюрем с камерным содержанием. Это позволит постепенно искоренить тюремные традиции со всей присущей ей криминальной субкультурой мест лишения свободы, которая основывается исключительно на коллективном содержании осужденных в небольшом замкнутом пространстве. Основа ее – так называемый общаг, от которого и следует отойти, максимально индивидуализировав порядок отбывания наказания. Это существенно повысит и личную безопасность осужденных и, как следствие, послужит хорошим дополнительным ресоциализирующим стимулом.
– По словам руководства МВД, в ближайшие два-три года казахстанские тюрьмы будут приведены в соответствие с европейскими стандартами. Значит, у нас будут новые тюрьмы и ситуация кардинально изменится?
– При всем уважении к руководству МВД, за короткий период это невозможно сделать. Даже если у нас в ближайшее время число осужденных сократится до 30 тысяч человек, что само по себе очень сложная задача, то надо будет построить 15 новых тюрем с лимитом наполнения 1500 человек, это с учетом уже имеющихся в стране. При этом недавно озвучили, что новая тюрьма, отвечающая мировым стандартам с лимитом наполнения 1500 человек, будет стоить 25 млрд. тенге, это колоссальная сумма. Вы думаете, в ближайшие два-три года найдутся такие деньги хотя бы на одну тюрьму? Я сильно сомневаюсь. Во-вторых, какая бы современная тюрьма не была, в ней будут исполнять наказание сотрудники, а вот на изменение их образа мышления двух-трех лет точно не хватит.
Европейские стандарты – это, прежде всего, ментальность мест лишения свободы, его морально-психологическая составляющая. Это состояние, когда преступнику суд определяет лишение свободы и этот самый преступник – он же человек, знает, что он лишен свободы, но не чести, достоинства и нет никакой опасности его здоровью и жизни, ему не надо приспосабливаться к «авторитетам», к администрации, что его не будет склонять к сотрудничеству, шантажировать… Все видели по телевизору условия содержания в тюрьме известного всем массового убийцы Брейвика в Норвегии? Нас, с нашим восприятием это, скорее, неприятно удивило и озадачило, а это и есть европейские стандарты, их отношение к заключенному и материальная база тюрем.
– А наши тюремные сотрудники способны работать по европейским стандартам?
– В этом отношении ситуация настолько сложная, что это фактически не зависит от желания сотрудника. И здесь много факторов: консервативная система, консервативные отношения, все тянется еще с советских лет, передается от старших младшим, начинающим. Идет постоянное противостояние. И этому зачастую способствуют сами осужденные. Сама барачная система содержания культивирует «тюремные традиции» и это отрицательно влияет на сознание сотрудников. Добавьте сюда декларирование основополагающих положений, не согласующихся с жизненными реалиями. По инерции мы даже не задумываемся над этим и что еще хуже, не считаем ценными, что только усугубляет ситуацию, подтачивая правосознание не только осужденных, но и сотрудников. Это замкнутый порочный круг, чтобы разорвать его, нужно вводить камерное содержание, при котором мы вынуждены будем, в том числе, пересмотреть методы, способы, средства воздействия на осужденных.
Также следует учитывать, что наиболее образованные, активные, знающие иностранные языки молодые люди стремятся жить в центрах, работать в более престижных органах и организациях, а не пропадать сутками за колючей проволокой где-то за городом. Я уж не говорю о крайне негативном влиянии самой этой работы на морально-нравственные устои сотрудников. Сутками напролет общение с осужденными мало кого делает одухотворенным.
Поэтому важно активно переходить на камерное содержание осужденных, это основа, при которой есть возможность самым позитивным образом повлиять и на морально-психологические устои сотрудников. И потом уже сейчас нужно менять акценты. Так, во многих развитых странах сотрудники не пропадают сутками в учреждениях, а работают в три смены, начальниками учреждений являются менеджеры по трудоустройству или социальной работе, а не видавшие виды оперативно-режимные работники и первые замы у них курируют не оперативно-режимную, а социальную работу.
К примеру, в Германии, чтобы стать сотрудником тюремного ведомства, надо выстоять очередь и пройти полугодовое обучение, которое действительно только для этого ведомства и пойти, допустим, в полицейские с этой подготовкой он уже не может. Или взять соседнюю Киргизию. По имеющейся информации, зарплата сотрудников УИС определена таким образом, что она всегда будет на 25 процентов выше, чем у полицейских. Или взять давно обсуждаемые вопросы неэффективности, а в чем-то и вредности системы подготовки кадров в специализированных вузах, системы специальных званий, которые вообще выходят за рамки деятельности УИС и требуют комплексного переосмысления.
Торгын Нурсеитова
Источник: http://www.zakon.kz
