Уважаемые участники конференции,
Исходя из темы конференции и названия данной сессии, речь идет о развитии региона Центральной Азии с точки зрения стабильности, экономического и политического прогресса и обеспечения безопасности, что, очевидно, является и интересом народов стран региона, и интересом международного сообщества, в том числе США.
В этой связи особенно хочу отметить, что с большим интересом наблюдал за развернувшейся в последние несколько месяцев в прессе оживленной дискуссией, в которой принял участие ряд ведущих российских политологов (Лилия Шевцова, Георгий Сатаров, Дмитрий Вайсбурд, Владислав Иноземцев, Алексей Арбатов), американцы – представитель «Freedom House» Дэвид Крэмер (David Kramer), стратег-аналитик Томас Грэм (Thomas Graham), англичанин Эндрю Вуд и другие.
Дискуссия велась вокруг стратегического подхода США к политике в отношении России. Полагаю, что выдвинутые в ходе этой дискуссии аргументы и контраргументы в полной мере применимы и к другой части постсоветского пространства – Центральной Азии.
Вопрос соотношения стратегического подхода как реализации «реал политик», исходящей, прежде всего, из национальных интересов США, и как продвижения ценностей, которые должны в той или иной степени определять взаимодействие американской администрации с режимами, образовавшимися после распада Советского Союза – это очень непростой вопрос.
Ценностная ориентация, основанная на признании фундаментальных принципов свободы, уважения человеческого достоинства и прав человека, верховенства права и демократии, как процесса развития общественно-политических систем, основанных на этих принципах, была одним из важных стимулов на начальном этапе перестройки в СССР.
Более того, именно она являлась стимулирующим месседжем для интеллектуалов и продвинутой части постсоветского общества. В то время как язык «реал политик» являлся понятным языком для правящих в постсоветских странах элит.
Поэтому в среднесрочной и долгосрочной перспективе, с точки зрения вовлеченности США в процессы в Центральной Азии, необходимо ответить на вопрос: какие месседжи и кому посылает американская политика в регионе? Только властям? Или народам? Или и тем, и другим? И каково соотношение между «реал политик» и политикой ценностей? Понятно, что оно будет различаться между странами региона из-за разницы в режимах, но какая-то ясность в этом вопросе быть должна.
Теперь попробую проанализировать угрозы стабильности, развитию и безопасности в регионе с точки зрения правозащитника и человека, вовлеченного в общественно-политические процессы в регионе практически с начала 90-х годов.
Очевидно, что угрозы стабильности и безопасности в регионе имеют, как внешнюю, так и внутреннюю природу. Конечно, одним из факторов будет являться вывод войск коалиции из Афганистана. Хотя, забегая вперед, скажу, что, например, для Казахстана вывод войск из Афганистана не будет представлять такой уж серьезной угрозы с точки зрения распространения радикального политического ислама, экстремизма и терроризма, поскольку эти угрозы для страны больше формируются на Кавказе, чем в Афганистане.
Конечно, внешнеполитический контекст в широком смысле, от конфликта на Ближнем Востоке до ситуации на Северном Кавказе, от политических амбиций России и Китая до масштабных мировых экономических кризисов, от трансграничных и водных проблем до борьбы с наркотрафиком, оказывает серьезное влияние на формирование угроз стабильности и безопасности в регионе, но все же, полагаю, внутренние факторы имеют большее значение.
И начну я с фактора, который, как мне кажется, не получает достаточной оценки.
Это последствия экономического транзита в середине 90-х годов. Этот транзит не имеет аналогов в истории, поскольку, во-первых, это был транзит от плановой государственной экономики, основанной на обобществленной собственности, к рыночной экономике, основанной на частной собственности. И во-вторых, главным бенефициаром этого транзита оказалась правящая элита, советская коммунистическая номенклатура, советская бюрократия.
В период жизни одного-двух поколений, живших в условиях равного отношения к собственности по причине отсутствия частной собственности, и отсутствия ощущения социального расслоения, мы перешли к совершенно другому состоянию, другому экономическому базису, проявляющемуся в острых экономических и социальных проблемах, огромном социальном расслоении и непонятных перспективах, особенно в сельской местности или для малоимущих слоев населения.
Мы оказались в государствах, образовавшихся на месте бывшего Советского Союза, с появившимися миллиардерами и мультимиллионерами, с владельцами большей части общенародной собственности, принадлежащими к правящей элите, которые стали новой буржуазией за счет, главным образом, властных ресурсов и возможности перераспределения в своих интересах большей части экономического потенциала бывшего Советского Союза.
Помимо того, что эта собственность была приобретена, в основном, незаконным или полузаконным путем, она еще и нелигитимна в общественном мнении. Она не защищена священностью права частной собственности и поэтому не защищена от передела в случае смены власти.
Это имеет и свои побочные эффекты. Такая природа богатства заставляет правящую элиту в целях его защиты создавать и поддерживать политические системы, основанные на монополии, так называемые системы «персональных гарантий», обеспечивающие безопасность не посредством ясных, установленных законом правил, поддерживаемых эффективными правовыми институтами государства, а путем патронатно-клиентелльной пирамиды, где конкретные персоны (патроны) и являются гарантами безопасности, пока находятся у власти.
Помимо прочего, эти системы естественным образом продуцируют всеобъемлющую коррупцию, полный политический контроль и политическую монополию, что не предполагает никакой реальной оппозиции, контроль за правовыми институтами государства, что, в свою очередь, не предполагает никакого независимого правосудия или подчиненных только закону правоохранительных органов.
Поскольку приватизированная собственность уже не может поменять свою природу, а создатели этой системы и их окружение естественным путем подходят к окончанию своей политической карьеры, с одной стороны, возникает проблема, связанная с переходом власти и, с другой стороны, – с сохранением собственности и гарантиями безопасности.
Проще говоря, появляется задача замены персональных гарантий на институциональные, поскольку персональные гарантии уже не обеспечивают достаточного уровня безопасности. Периодические скандалы, аресты и осуждения высокопоставленных лиц во всех государствах Центральной Азии только подтверждают этот вывод. Думаю, что мало кто рассматривает эти скандалы, аресты и осуждения как борьбу с коррупцией. Причем эту замену гарантий и смену власти надо осуществлять в условиях незаконности или полузаконности приобретенных правящей элитой в период приватизации активов и их нелегитимности в общественном мнении.
То есть, с моей точки зрения одна из самых серьезных угроз заключается не только и не столько в персональной смене власти в обозримом будущем, прежде всего, в Казахстане и Узбекистане, а в проблеме решения задачи другого этапа экономического и политического транзита, связанного с природой собственности, приобретенной в результате приватизации 90-х годов, и соответственно, создания среды для политической конкуренции, условий для развития государства при верховенстве закона и дееспособных правовых институтов этого государства.
Без решения этой задачи мы постоянно будем находиться в зоне уязвимости и опасений, связанных с любой сменой персоналий в высших эшелонах власти.
Острота этих проблем, конечно, отличается между странами региона, но в том или ином виде они имеет одну и ту же природу.
Угрозы, связанные со сменой власти, отягощаются еще и нарастанием социальных проблем, поскольку с годами разрушается созданная еще в прошлом веке советская жилищно-коммунальная инфраструктура, восстановление или развитие которой ляжет серьезным бременем и на население, и на государство.
Растущее социальное расслоение вызывает социальную напряженность и явное повышение конфликтного потенциала, да еще и в условиях потребительской ориентации среднего и крупного бизнеса при отсутствии социальной ответственности.
Наконец, широкомасштабное недоверие к правовым институтам государств из-за их неспособности обеспечивать достаточный уровень справедливости ведет к распространению правового нигилизма и необходимости все большего использования аппарата принуждения.
В этих условиях, чем больше власти стран региона устраняют с политического поля умеренную, светскую и не склонную к насилию оппозицию, тем больше они своими руками создают вакуум, который неизбежно заполняется более радикальными взглядами, исламского или крайне левого толка.
Перечисленные мною угрозы составляют, конечно, неисчерпывающий перечень, но они системны, они имеют свою историю, свою логику.
Они требуют адекватного ответа, краткосрочных, среднесрочных и долгосрочных усилий.
Надежды на демократическое развитие, улучшение ситуации с правами человека и т.д. весьма иллюзорны без устранения этих угроз.
И никакие успехи в области макроэкономических реформ, притока инвестиций или экономического роста эти внутренние системные политические проблемы не устраняют.
Спасибо за внимание.
Евгений Жовтис